![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Казандзакис о Ницше
Aug. 21st, 2016 22:56Философия Ницше оказала огромное влияние на молодого Казандзакиса. В 1909-м году он написал о немецком философе диссертацию, а его собственная философская работа, эссе «Аскетика», выполнена в стиле «Заратустры».
Настоящая заметка написана осенью 1939-го года во время пребывания Казандзакиса в Англии и позднее вошла в сборник путевых заметок «Путешествуя по Англии», а также (частично) в автобиографию «Отчёт перед Эль Греко». Во избежание лишней работы я скопировал сюда практически без изменений те части этой заметки, что вошли в «Отчёт» и были переведены на русский Олегом Цыбенко. Таким образом, моего перевода тут не более 20 процентов текста. Стихи Ф. Ницше цитируются в переводе Вячеслава Куприянова с немецкого оригинала.
25-е августа – это важная и горестная дата в дневнике моего сердца. Где бы в этот день ни находился, я всегда полностью посвящал его человеку, которого я так люблю, - Ницше. Вот и сегодня, спустя 39 лет после его смерти... И сейчас, когда я с утра пораньше отправился в парк на берегу Темзы, во влажном английском воздухе над изумрудно-зелёным газоном сгустилась его тень.
Никогда ещё явление этого гордого европейца, которому было тесно в границах его родины и который так презирал своих соотечественников-мещан, не было таким уместным и неизбежным. Ибо никто не прочувствовал с таким мужественным пафосом необходимость перенести воинственные инстинкты человека на более высокую, наднациональную арену.
Мы присели на скромную скамейку под пожелтевшим осенним каштаном, и я не осмеливался повернуться к нему лицом из страха, что он разгневается и уйдёт.
Мир нынче переживает тяжёлый миг, нагруженный всеми дарами лукавого. Ницше, который посеял опасное семя Сверхчеловека, по ту сторону добра и зла, по ту сторону морали, гуманизма, миролюбия, - как бы он посмотрел сейчас, с каким дионисийским содроганием, на взошедшие кровавые колосья?
Ты сеешь семя, политое твоей кровью и слезами, но оно – независимый голодный организм – уходит от тебя и его более не вернуть назад, ибо ты точно знаешь – жаль лишь, что слишком поздно – что это семя не принадлежит тебе. В твоё нутро его ввергла некая сила, своей жестокостью и бесчеловечием превосходящая любые твои помыслы.
Наши сердца суть женщины, а сеятель, мужчина, – некий грозный невидимый Дракон.
И, чтобы ещё больше умножить тайну, самое свирепое семя часто выбирает себе убежище в самых кротких и чувствительных сердцах.
Таким было твоё сердце, о Великомученник, отец Сверхчеловека.
Я проследил все восхождения твоего мученичества по ещё теплым каплям твоей крови. Дождливым туманным утром ходил я по узеньким, покрытым грязью улочкам твоей родной деревни и искал тебя.
А потом, неподалеку от маленькой площади с великолепным готическим храмом я разыскал дом твоей матери, где ты часто находил убежище от мучительной лихорадки жизни, обретая покой и снова чувствуя себя ребенком.
Затем были божественные приморские улицы Генуи, где ты так наслаждался морем, нежным небом, скромными людьми, лёгким ветерком...
В жизни ты был таким кротким, бедным и мягким, что женщины с ближайших улиц называли тебя святым. Помнишь, ты строил планы начать очень простую, умиротворенную жизнь: «Быть независимым, чтобы независимость моя никому не мешала. Обладать сладкоречивой тайной гордостью. Спать легко, не пить крепких напитков, самому готовить себе скромную пищу, не водить дружбу с влиятельными людьми, не смотреть на женщин, не читать газет, не желать почестей, общаться только с самыми избранными, а если окажется невозможно встретить избранных, то с простым народом».
( Read more... )
Я повернул голову: рядом со мной на скамейке английского парка сидел не до конца сгустившийся призрак. Над нами с рёвом пролетели два самолёта, но призрак не поднял взор, он смотрел вниз на пожухлые жёлтые листья каштана и дрожал, словно его бил озноб.
Мимо прошел продавец газет, выкрикивая фронтовые новости: в Москве подписан германо-советский пакт, и если в небе ещё был какой-то свет, то теперь он погас.
Чингисхан носил на пальце железное кольцо, на котором было начертаны два слова: «Расти-Русти» – «Сила-Право». Наша эпоха надела это железное кольцо.
Кто провозглашал, что сущность жизни – стремление к распространению и власти и что только сила достойна обладать правами? Кто предрек Сверхчеловека? Сверхчеловек пришел, а его пророк, весь в морщинах, пытается спрятаться под осенним деревом.
После многих лет одиноких панихид, что я справлял по этому пророку-мученику, сегодня впервые я чувствовал к нему столько трагического сострадания. Потому что впервые столь отчётливо видел, что мы – тростинки свирели некоего незримого Пастуха и играем ту мелодию, которую велит нам его дыхание, а не ту, которую желаем мы сами.
Я посмотрел на глубоко посаженные глаза, на крутой лоб, на свисающие усы.
– Сверхчеловек пришел, – тихо сказал я. – Этого ты желал?
Он сжался еще больше, словно зверь, скрывающийся от погони или готовый к нападению. И, словно откуда-то с другого берега, послышался его голос, гордый и раздражённый:
– Этого.
Я чувствовал, что сердце его разрывается.
– Ты посеял, и вот всходы взошли. Тебе они нравятся?
И снова, словно с другого берега, послышался душераздирающий вопль:
– Нравятся!
Когда я, уже в одиночестве, поднялся со скамейки, собираясь уйти, над городом с ревом пронесся бомбардировщик. Самолет, который Леонардо представлял доброй искусственной птицей, приносящей летом с далеких горных вершин снег, чтобы, рассыпая его, освежать города, пролетал нагруженный бомбами.
«Так вот улетают, – подумал я, мысленно обращаясь все к тому же тихому пророку войны, – так вот улетают из разума человеческого замыслы, словно жаворонки на рассвете, но как только их начинает хлестать резкий ветер, они превращаются в голодных кровожадных пернатых хищников.
Несчастный отец взывает, протестуя в отчаянии: “Я не хотел этого! Я не хотел этого!”, но хищные птицы с громким клёкотом проносятся над его головой, словно насмехаясь над ним».
Настоящая заметка написана осенью 1939-го года во время пребывания Казандзакиса в Англии и позднее вошла в сборник путевых заметок «Путешествуя по Англии», а также (частично) в автобиографию «Отчёт перед Эль Греко». Во избежание лишней работы я скопировал сюда практически без изменений те части этой заметки, что вошли в «Отчёт» и были переведены на русский Олегом Цыбенко. Таким образом, моего перевода тут не более 20 процентов текста. Стихи Ф. Ницше цитируются в переводе Вячеслава Куприянова с немецкого оригинала.
25-е августа – это важная и горестная дата в дневнике моего сердца. Где бы в этот день ни находился, я всегда полностью посвящал его человеку, которого я так люблю, - Ницше. Вот и сегодня, спустя 39 лет после его смерти... И сейчас, когда я с утра пораньше отправился в парк на берегу Темзы, во влажном английском воздухе над изумрудно-зелёным газоном сгустилась его тень.
Никогда ещё явление этого гордого европейца, которому было тесно в границах его родины и который так презирал своих соотечественников-мещан, не было таким уместным и неизбежным. Ибо никто не прочувствовал с таким мужественным пафосом необходимость перенести воинственные инстинкты человека на более высокую, наднациональную арену.
Мы присели на скромную скамейку под пожелтевшим осенним каштаном, и я не осмеливался повернуться к нему лицом из страха, что он разгневается и уйдёт.
Мир нынче переживает тяжёлый миг, нагруженный всеми дарами лукавого. Ницше, который посеял опасное семя Сверхчеловека, по ту сторону добра и зла, по ту сторону морали, гуманизма, миролюбия, - как бы он посмотрел сейчас, с каким дионисийским содроганием, на взошедшие кровавые колосья?
Ты сеешь семя, политое твоей кровью и слезами, но оно – независимый голодный организм – уходит от тебя и его более не вернуть назад, ибо ты точно знаешь – жаль лишь, что слишком поздно – что это семя не принадлежит тебе. В твоё нутро его ввергла некая сила, своей жестокостью и бесчеловечием превосходящая любые твои помыслы.
Наши сердца суть женщины, а сеятель, мужчина, – некий грозный невидимый Дракон.
И, чтобы ещё больше умножить тайну, самое свирепое семя часто выбирает себе убежище в самых кротких и чувствительных сердцах.
Таким было твоё сердце, о Великомученник, отец Сверхчеловека.
Я проследил все восхождения твоего мученичества по ещё теплым каплям твоей крови. Дождливым туманным утром ходил я по узеньким, покрытым грязью улочкам твоей родной деревни и искал тебя.
А потом, неподалеку от маленькой площади с великолепным готическим храмом я разыскал дом твоей матери, где ты часто находил убежище от мучительной лихорадки жизни, обретая покой и снова чувствуя себя ребенком.
Затем были божественные приморские улицы Генуи, где ты так наслаждался морем, нежным небом, скромными людьми, лёгким ветерком...
В жизни ты был таким кротким, бедным и мягким, что женщины с ближайших улиц называли тебя святым. Помнишь, ты строил планы начать очень простую, умиротворенную жизнь: «Быть независимым, чтобы независимость моя никому не мешала. Обладать сладкоречивой тайной гордостью. Спать легко, не пить крепких напитков, самому готовить себе скромную пищу, не водить дружбу с влиятельными людьми, не смотреть на женщин, не читать газет, не желать почестей, общаться только с самыми избранными, а если окажется невозможно встретить избранных, то с простым народом».
( Read more... )
Я повернул голову: рядом со мной на скамейке английского парка сидел не до конца сгустившийся призрак. Над нами с рёвом пролетели два самолёта, но призрак не поднял взор, он смотрел вниз на пожухлые жёлтые листья каштана и дрожал, словно его бил озноб.
Мимо прошел продавец газет, выкрикивая фронтовые новости: в Москве подписан германо-советский пакт, и если в небе ещё был какой-то свет, то теперь он погас.
Чингисхан носил на пальце железное кольцо, на котором было начертаны два слова: «Расти-Русти» – «Сила-Право». Наша эпоха надела это железное кольцо.
Кто провозглашал, что сущность жизни – стремление к распространению и власти и что только сила достойна обладать правами? Кто предрек Сверхчеловека? Сверхчеловек пришел, а его пророк, весь в морщинах, пытается спрятаться под осенним деревом.
После многих лет одиноких панихид, что я справлял по этому пророку-мученику, сегодня впервые я чувствовал к нему столько трагического сострадания. Потому что впервые столь отчётливо видел, что мы – тростинки свирели некоего незримого Пастуха и играем ту мелодию, которую велит нам его дыхание, а не ту, которую желаем мы сами.
Я посмотрел на глубоко посаженные глаза, на крутой лоб, на свисающие усы.
– Сверхчеловек пришел, – тихо сказал я. – Этого ты желал?
Он сжался еще больше, словно зверь, скрывающийся от погони или готовый к нападению. И, словно откуда-то с другого берега, послышался его голос, гордый и раздражённый:
– Этого.
Я чувствовал, что сердце его разрывается.
– Ты посеял, и вот всходы взошли. Тебе они нравятся?
И снова, словно с другого берега, послышался душераздирающий вопль:
– Нравятся!
Когда я, уже в одиночестве, поднялся со скамейки, собираясь уйти, над городом с ревом пронесся бомбардировщик. Самолет, который Леонардо представлял доброй искусственной птицей, приносящей летом с далеких горных вершин снег, чтобы, рассыпая его, освежать города, пролетал нагруженный бомбами.
«Так вот улетают, – подумал я, мысленно обращаясь все к тому же тихому пророку войны, – так вот улетают из разума человеческого замыслы, словно жаворонки на рассвете, но как только их начинает хлестать резкий ветер, они превращаются в голодных кровожадных пернатых хищников.
Несчастный отец взывает, протестуя в отчаянии: “Я не хотел этого! Я не хотел этого!”, но хищные птицы с громким клёкотом проносятся над его головой, словно насмехаясь над ним».
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png){kind=small}