Грекомания. Очерк 1: Гесиод, "Теогония"

[kapetan_zorbas]

 Знакомство практически каждого человека, родившегося в СССР, с греческой мифологией начиналось с легендарной книги Н.А. Куна «Легенды и мифы Древней Греции», и вся первая часть этой книги – о происхождении мира и богов – полностью взята из «Теогонии» Гесиода, что неслучайно. Именно Гесиод – автор первых в истории европейской литературы произведений, пытавшихся всеохватным образом объединить в цельную и непротиворечивую систему происхождение мира, богов, человека и место последнего на земле. «Откуда возникли боги, существовали ли они от вечности или нет, какой они имели образ, об этом греки не знали ничего, так сказать, до вчерашнего дня, ибо Гесиод и Гомер не более как на четыреста лет древнее меня. Они суть те, которые создали родословные богов и определили вид их». Эти слова Геродота, таким образом, задают исходную точку настоящей серии очерков. И несмотря на то, что в наши дни фигура Гомера видится несколько более древней, чем личность Гесиода, начать эту серию я бы хотел с последнего, благо влияние Гесиода ничуть не менее важно для формирования древнегреческой литературы, чем гомеровское, а отдельные легенды, сохранённые Гесиодом, куда лучше выражают религиозные воззрения современных ему греков, чем эпопеи Гомера.

В общих чертах обозначим временные рамки: это VIII век до н.э., когда от некогда яркой крито-микенской цивилизации остались лишь обрывочные легенды. Одолевшие славных ахейцев варвары-дорийцы с благоговением отнеслись к несоизмеримо более высокой культуре побеждённых, со временем наделив их статусом полубогов. В указанный исторический период среди уже осевшего и перешедшего к земледелию народа бродили сказители самых разнообразных (как туземного, так и пришлого происхождения) древних преданий, что пели свои песни и рассказывали свои легенды на пиршествах и собраниях богатых людей. Песни эти славили либо богов, описывая их генезис, либо известные царские и знаменитые роды, что и заказывали подобного типа музыку. Таким образом, производство генеалогии от богов и героев ахейского периода стало главным трудом певцов-сказителей по всей Греции в так называемый период архаики, предшествующий классическому периоду, – в современной России наблюдается схожая одержимость подлинной или мнимой генеалогией, восходящей к славным дворянским, а то и боярским родам.

Отец Гесиода занимался морской торговлей, но не слишком удачно, поскольку в итоге переселился в Беотию, что на юге граничит с Аттикой. Памятуя о связанных с морем отцовских неудачах, Гесиод вырос убеждённым домоседом и, по его собственному признанию, никогда не совершал поездки по морю. Лишь однажды он отважился отправиться на соседний с Беотией остров Эвбея для участия в состязании рапсодов (сказителей эпических произведений), на котором одержал победу. Несмотря на такой успех, Гесиод как поэт, на мой взгляд, слабее своего предшественника Гомера (впрочем, многие исследователи считают их современниками). В настоящей заметке я не буду касаться ни «гомеровского вопроса», ни знаменитого «Состязания Гомера с Гесиодом», приписываемого Александрийской школе, из которой вышло немало стилизаций под творчество древних писателей. Информации по этой теме море; кому интересно, тот может ознакомиться с ней самостоятельно.

Во время своих песнопений Гесиод, будучи рапсодом, пел без аккомпанемента и, скорее всего, держа в руках лавровую ветвь. Эта подробность, а также побудительный импульс к творчеству описан им так: некогда музы

«Песням прекрасным своим обучили они Гесиода

В те времена, как овец под священным он пас Геликоном.

Прежде всего обратились ко мне со словами такими

Дщери великого Зевса-царя, олимпийские Музы:

«Эй, пастухи полевые, — несчастные, брюхо сплошное!

Много умеем мы лжи рассказать за чистейшую правду.

Если, однако, хотим, то и правду рассказывать можем!»

Так мне сказали в рассказах искусные дочери Зевса.

Вырезав посох чудесный из пышнозеленого лавра,

Мне его дали и дар мне божественных песен вдохнули,

Чтоб воспевал я в тех песнях, что было и что еще будет.

Племя блаженных богов величать мне они приказали,

Прежде ж и после всего — их самих воспевать непрестанно».

Таким образом, традиционное для каждого поэта обращение к Музам во вступлении своих произведений носит у Гесиода отнюдь не общий характер: он прямо заявляет, что передаёт информацию, так сказать, из первых уст. Кроме того, обратим вниманием во вступлении к «Теогонии» на чрезвычайно поэтическое обоснование любого творчества:

«Блажен человек, если Музы

Любят его: как приятен из уст его льющийся голос!

Если нежданное горе внезапно душой овладеет,

Если кто сохнет, печалью терзаясь, то стоит ему лишь

Песню услышать служителя Муз, песнопевца, о славных

Подвигах древних людей, о блаженных богах олимпийских,

И забывает он тотчас о горе своем; о заботах

Больше не помнит: совсем он от дара богинь изменился».

 

 «Теогония»

«Теогония» есть попытка создать из самого разнородного мифологического материала что-то вроде Всемирной истории, т.е. это скорее компиляция, нежели произведение со сквозным сюжетом в духе гомеровских поэм. Компиляция эта, впрочем, получилось не вполне гладкой, поскольку часто составляющие её легенды плохо связаны между собой, а нередко и вовсе противоречат друг другу, будучи заимствованными из совершенно разных источников. Что, впрочем, даёт обильную пищу для размышлений касательно того, откуда и какой материал поступал и становился первоосновой для древнегреческой мифологии. Как отмечает исследователь творчества рапсода Г.Властов, «при всех недостатках нашего великого собирателя преданий, его поэмы, в которые вошли почти все сказания старины, известные в его время, заставили забыть песни древнейших певцов, настолько заслонив их не только от нас, но и от древних греков, что во времена Перикла, т.е. к пятому веку до Р.Хр., древние песни были почти совершенно забыты и единственными источниками религиозного знания считались творения Гесиода и Гомера». Именно из Гесиода черпали свои знания мифографы (например, Аполлодор), трагики (например, Эсхил), философы… В частности, Платон в своём «Пире» сообщает следующее: «Гесиод говорит, что сначала возник Хаос, а следом широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный, с нею Эрот...». Т.е. вся философская конструкция самого его знаменитого диалога, по сути, базируется на «Теогонии». Таким образом, эта поэма представляет собой настоящий фундамент всей древнегреческой литературной традиции, и даже все противоречия «Теогонии», впоследствии перекочевавшие в другие труды, представляют собой огромный интерес хотя бы с точки зрения, как сейчас принято говорить, дрейфа мемов.

В центре внимания «Теогонии» – три поколения богов. Вначале появляются Хаос, Гея, Тартар, Эрос, Никта (Ночь) и их потомство, составляющее первое поколение богов, среди которого особое место занимает рожденное Геей (Землей) Небо-Уран:

«Гея же прежде всего родила себе равное ширью

Звездное Небо, Урана, чтоб точно покрыл ее всюду

И чтобы прочным жилищем служил для богов всеблаженных;

Нимф, обитающих в чащах нагорных лесов многотонных;

Также еще родила, ни к кому не всходивши на ложе,

Шумное море бесплодное, Понт. А потом, разделивши

Ложе с Ураном, на свет Океан породила глубокий…»

Обратим внимание, что космогония Гесиода не носит религиозного характера – Хаос, Земля и Эрос родились сами собой, и только постепенно первобытные стихии приобретают способность, подобно человеку, производить потомство (примечание: Понт – это океан в нашем понимании; Океан же Гесиода и Гомера – это поток, обтекающий землю, начало всех рек). Впрочем, потомство это, ставшее вторым поколением богов, не принесло счастья родителям:

«Дети, рожденные Геей-Землею и Небом-Ураном,

Были ужасны и стали отцу своему ненавистны

С первого взгляда. Едва лишь на свет кто из них появился,

Каждого в недрах Земли немедлительно прятал родитель,

Не выпуская на свет, и злодейством своим наслаждался.

С полной утробою тяжко стонала Земля-великанша.

Злое пришло ей на ум и коварно-искусное дело.

Тотчас породу создавши седого железа, огромный

Сделала серп и его показала возлюбленным детям,

И, возбуждая в них смелость, сказала с печальной душою:

«Дети мои и отца нечестивого! Если хотите

Быть мне послушными, сможем отцу мы воздать за злодейство

Вашему: ибо он первый ужасные вещи замыслил».

Так говорила. Но, страхом объятые, дети молчали.

И ни один не ответил. Великий же Крон хитроумный,

Смелости полный, немедля ответствовал матери милой:

«Мать! С величайшей охотой за дело такое возьмусь я.

Мало меня огорчает отца злоимянного жребий

Нашего. Ибо он первый ужасные вещи замыслил».

Так он сказал. Взвеселилась душой исполинская Гея.

В место укромное сына запрятав, дала ему в руки

Серп острозубый и всяким коварствам его обучила.

Ночь за собою ведя, появился Уран и возлег он

Около Геи, пылая любовным желаньем, и всюду

Распространился кругом. Неожиданно левую руку

Сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный

Серп острозубый, отсек у родителя милого быстро

Член детородный и бросил назад его сильным размахом.

И не бесплодно из Кроновых рук полетел он могучих:

Сколько на землю из члена ни вылилось капель кровавых,

Все их Земля приняла. А когда обернулися годы,

Мощных Эриний она родила и великих Гигантов

С длинными копьями в дланях могучих, в доспехах блестящих,

Также и нимф, что Мелиями мы на земле называем».

 Из этого фрагмента видно, что нимфы, гиганты, Эринии суть более древние духи в сравнении с олимпийскими богами, и происхождение этих легенд вообще теряется во тьме веков, часто не являясь исключительно греческим (и уж точно не дорийским). Но что же случилось с урановым причиндалом?

 «Член же отца детородный, отсеченный острым железом,

По морю долгое время носился, и белая пена

Взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене

В той зародилась. Сначала подплыла к Киферам священным,

После же этого к Кипру пристала, омытому морем.

На берег вышла богиня прекрасная».

Вот из какого рода пены появилась на свет богиня любви. Также примечательно, что

«Эрос сопутствовал деве, и следовал Гимер прекрасный».

У Гесиода Эрот и Гимерот вовсе не дети Афродиты, коими они стали в более поздних мифах. Кроме того, нельзя не отметить, что во всей этой легенде об отрезанном детородном органе явно чувствуются отголоски самого примитивного культа плодородия. Столь страшное надругательство над отцом не сошло Крону с рук, и за отрезанный член Урана богиня

 «Ночь родила еще Мора ужасного с черною Керой.

Смерть родила она также, и Сон, и толпу Сновидений.

Мома потом родила и Печаль, источник страданий,

И Гесперид, — золотые, прекрасные яблоки холят

За океаном они на деревьях, плоды приносящих.

Мойр родила она также и Кер, беспощадно казнящих.

[Мойры — Клофо именуются, Лахесис, Атропос. Людям

Определяют они при рожденье несчастье и счастье.]

Тяжко карают они и мужей и богов за проступки,

И никогда не бывает, чтоб тяжкий их гнев прекратился

Раньше, чем полностью всякий виновный отплату получит».

Богиня Ночь, по сути, породила все ужасы этого мира – а что ещё может породить ночь с точки зрения первобытного человека, ужасающегося непроглядной тьме? Мы же отметим, что с воцарением второго поколения грозная Ночь попросту куда-то исчезает - в «Теогонии» такое исчезновение божества или его полное перевоплощение в более молодое божество далеко не редкость. И запомним, что знаменитые Мойры в начале «Теогонии» именуются именно детьми Ночи.

По вышеприведённому отрывку сложно не увидеть любовь Гесиода к составлению огромных, часто просто бесконечных списков. Вот, например, заходит речь об Океанидах:

 «Те Океановы дщери: Адмета, Пейфо и Электра,

Янфа, Дорида, Примно и Урания с видом богини,

Также Гиппо и Климена, Родеия и Каллироя,

Дальше - Зейксо и Клития, Идийя и с ней Пасифоя,

И Галаксавра с Плексаврой, и милая сердцу Диона,

Фоя, Мелобосис и Полидора, прекрасная видом,

И Керкеида с прелестным лицом, волоокая Плуто,

Также еще Персеида, Янира, Акаста и Ксанфа,

Милая дева Петрея, за ней — Менесфо и Европа,

Полная чар Калипсо, Телесто в одеянии желтом,

Асия, с ней Хрисеида, потом Евринома и Метис.

Тиха, Евдора и с ними еще — Амфиро, Окироя,

Стикс, наконец: выдается она между всеми другими.

Это — лишь самые старшие дочери, что народились

От Океана с Тефией. Но есть и других еще много.

Ибо всего их три тысячи, Океанид стройноногих».

Недаром Геродот писал, что Гесиод и Гомер (Гесиод куда в большей степени) «установили для эллинов родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образы». Представляется, что педантичному Гесиоду так вообще не составило бы труда перечислить и все три тысячи Океанид, что делает его первым в европейской традиции систематизатором-энциклопедистом. В наши дни от такого рода песен или мелодекламаций публика наверняка бы заскучала, древним же подобный «списковый» подход был чрезвычайно по душе. Более подробно об этом – в заметке об «Илиаде».

Весьма любопытна в «Теогонии» и крупная вставка, посвящённая Гекате.  

«Гекату, — ее перед всеми

Зевс отличил Громовержец и славный удел даровал ей:

Править судьбою земли и бесплодно-пустынного моря.

Был ей и звездным Ураном почетный удел предоставлен,

Более всех почитают ее и бессмертные боги.

Ибо и ныне, когда кто-нибудь из людей земнородных,

Жертвы свои принося по закону, о милости молит,

То призывает Гекату: большую он честь получает

Очень легко, раз молитва его принята благосклонно.

Шлет и богатство богиня ему: велика ее сила».

Ничего подобного у Гомера мы не увидим. По Гесиоду же роль Гекаты просто огромна, в приводимых отрывках она видится чуть ли не Богиней-Матерью:

 «Хочет — в народном собранье любого меж всех возвеличит.

Если на мужегубительный бой снаряжаются люди,

Рядом становится с теми Геката, кому пожелает

Дать благосклонно победу и славою имя украсить.

Возле достойных царей на суде восседает богиня.

Очень полезна она, и когда состязаются люди:

Рядом становится с ними богиня и помощь дает им».

 Однако после этой вставки Геката в «Теогонии» попросту не упоминается, а её «функционал» разделяется между Герой и Афиной. Очевидно, что тут в поэму попало вообще некое инородное тело – легенда об очень древнем божестве, скорее всего, коренных жителей греческого Севера, в религиозных воззрениях которых большую роль играла магия, покровительницей которой также выступала Геката.

Вслед же за пожравшим, но не успевшим переварить своих детей Кроном приходит третье поколение богов - олимпийцы, правители современного Гомеру и Гесиоду мира. Греческая мифология вообще чрезвычайно выделяется из сказаний большинства других культур, но особенно следующим: у большинства народов чтимые ими боги претендовали на роль создателей мира, но главная заслуга олимпийцев состоит не в создании, а в завоевании мира. Возьмём на себя смелость предположить, что такая роль олимпийцев в «Теогонии» также может быть связана с чередой захватов Греции различными племенами.

 С воцарением третьего поколения богов и их лидера Зевса в прежде не всегда стройной «Теогонии» начинается ещё большая путаница. Один из многочисленных примеров тому – знаменитое оружие Зевса:

 «Братьев своих и сестер Уранидов, которых безумно

Вверг в заключенье отец, на свободу он вывел обратно.

Благодеянья его не забыли душой благодарной

Братья и сестры и отдали гром ему вместе с палящей

Молнией…»

 

Но несколькими страницами далее мы читаем:

 

«Также Киклопов с душою надменною Гея родила —

Счетом троих, а по имени — Бронта, Стеропа и Арга.

Молнию сделали Зевсу-Крониду и гром они дали».

 

Мы уже встречались с порождениями Ночи – Мойрами. Однако:

 

«Зевс же второю Фемиду блестящую взял себе в жены.

И родила она Ор - Евномию, Дику, Ирену

(Пышные нивы людей земнородных они охраняют),

Также и Мойр, наиболе почтенных всемудрым Кронидом.

Трое всего их: Клофо и Лахесис с Атропос. Смертным

Людям они посылают и доброе все и плохое».

 

Так, с воцарением Зевса Мойры оказываются уже не зловещими порождениями Ночи. По Гомеру власть Мойр (Рок, Судьба) превыше Зевсовой, в частности, увидев опустившийся до земли жребий Гектора в ходе поединка с Ахиллесом, царь богов бессилен помочь защитнику Трои. По Гесиоду же богини судьбы теперь оказываются Зевсовыми детьми, а значит, вряд ли сильнее отца. Впрочем, у Гомера также роль Мойр далеко не однозначна, что подводит нас к важнейшему вопросу: всё ли в мире предопределено или свобода воли всё-таки существует? На этот вопрос ни древние греки, ни даже мы не можем дать однозначный ответ. Противоречия, связанные с концепцией Судьбы, будут более подробно рассмотрены в заметке об «Илиаде», а пока отметим, что касательно происхождения и роли Мойр путается и Гесиод.

 Не проработана у Гесиода и концепция подземного мира. Зевс низринул Крона в Тартар - а что это, собственно говоря, такое по Гесиоду?

 

«И Титанов отправили братья

В недра широкодорожной земли и на них наложили

Тяжкие узы, могучестью рук победивши надменных.

Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба,

Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар:

Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба,

В девять дней и ночей до земли бы она долетела;

Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить,

В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть.

Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда

Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху

Корни земли залегают и горько-соленого моря».

 

Это весьма напоминает преисподнюю. Однако для подземного царства у Гесиода есть Гадес (Аид), который непосредственно граничит с миром живых. Тартар же называется последними пределами, где сидят заточенными Крон, Япет и другие титаны. Иногда он видится неким олицетворением первобытного Хаоса, какой-то, как бы сейчас сказали, чёрной дыры:

 

«Бездна великая. Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,

Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:

Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,

Стали б швырять и туда и сюда. Даже боги боятся

Этого дива».

 Для сравнения, у Гомера в «Илиаде» говорится: «Тартар, столь далекий от ада, как светлое небо от дола». В «Илиаде» властитель подземного мира, услышав гром битвы, испугался, как бы не треснула земля и солнце не осветило царство теней, что также говорит в пользу расположения его царства сразу же за миром живых, но при этом же один из воинов бахвалится отправить другого прямиком в Тартар (сиречь, убить). Таким образом, и эта концепция у отцов древнегреческой мифологии оказывается весьма противоречивой; кроме того, со временем часть функций Аида, связанных со всем ночным и потусторонним, в древнегреческой мифологии перенимает Дионис. Впрочем, такие метаморфозы касаются не только Аида, но и Деметры: у Гесиода она – дочь Кроноса и Реи, но по сути это всё та же мать-земля Гея, что возникла одновременно с Хаосом и роль которой с появлением в пантеоне Деметры сходит на нет. Аналогична и судьба гесиодовского Нерея из второго поколения богов, образ и роль которого впоследствии полностью сливается с Посейдоном. Т.е. в сущности, «Теогония» часто повествует не о трёх поколениях разных богов, как задумывалось Гесиодом, а о трёх стадиях метаморфоз одних и тех же божеств.

В подземном царстве течёт священная река Стикс, водами которой клянутся олимпийцы (третье поколение богов). Чрезвычайно забавными видятся последствия нарушения этой клятвы по Гесиоду:

«Эта ж одна из скалы вытекает, на горе бессмертным.

Если, свершив той водой возлияние, ложною клятвой

Кто из богов поклянется, живущих на снежном Олимпе,

Тот бездыханным лежит в продолжение целого года.

Не приближается к пище — к амвросии с нектаром сладким,

Но без дыханья и речи лежит на разостланном ложе.

Сон непробудный, тяжелый и злой, его душу объемлет.

Медленный год протечет — и болезнь прекращается эта…»

 

Олимпийцы бессмертны и погибнуть от клятвопреступления не могут. Зато могут целый год проваляться с тяжелейшим пищевым отравлением.

Очень большое место в «Теогонии» отводится мифу о Пандоре, созданной в качестве Зевсовой кары людям за преступления Прометея – в отличие от более поздней трактовки образа Прометея в позитивном ключе Эсхилом, похититель божественного огня не пользуется у Гесиода славой благодетеля человечества. Скорее, напротив: украв огонь, Прометей навлек на весь человеческий род гнев Зевса, результатом чему стало рождение Пандоры:

 

«Женщин губительный род от нее на земле происходит.

Нам на великое горе они меж мужчин обитают,

В бедности горькой не спутницы — спутницы только в богатстве.

Так же вот точно в покрытых ульях хлопотливые пчелы

Трутней усердно питают, хоть пользы от них и не видят;

Пчелы с утра и до ночи, покуда не скроется солнце,

Изо дня в день суетятся и белые соты выводят;

Те же все время внутри остаются под крышею улья

И пожинают чужие труды в ненасытный желудок.

Так же высокогремящим Кронидом, на горе мужчинам,

Посланы женщины в мир, причастницы дел нехороших.

Но и другую еще он беду сотворил вместо блага:

Кто-нибудь брака и женских вредительных дел избегает

И не желает жениться: приходит печальная старость —

И остается старик без ухода! А если богат он,

То получает наследство какой-нибудь родственник дальний!»

 

В общем, и с женщиной худо, и без неё как-то не очень. Однако в свете вышеизложенного возникает совершенно естественный вопрос: если Пандора и в самом деле первая женщина, созданная на погибель смертным, то означает ли это, что до её появления эти смертные размножались каким-то иным, отличным от общепринятого способом? На это «Теогония» не даёт ответа. Кроме того, отметим сюжет, когда первая женщина совершает нечто запретное – правда, не срывает яблоко, но открывает пифос со всякого рода несчастьями (которые, как мы уже отмечали, вообще-то давным-давно и так ходили по земле, будучи порождениями богини Ночи) и тем самым обрекает мужчин на самое тяжкое выживание в этом суровом мире. Впрочем, яблоки в «Теогонии» тоже присутствуют:

 

«Форкию младшего сына родила владычица Кето —

Страшного змея: глубоко в земле залегая и свившись

В кольца огромные, яблоки он сторожит золотые…»

 

Что-то очень знакомое слышится в этих легендах, не правда ли? Дрейф религиозных мемов, их мутация, слияние и дробление – вот, пожалуй, то, что ныне представляет в «Теогонии» максимальный интерес и из-за чего она и заслуживает право быть прочитанной.

Поэма заканчивается каталогом смертных мужчин, совокупившихся с богинями, и смертных женщин, совокупившихся с богами – систематизация вообще видится отличительной чертой Гесиода. Каталоги эти в полном виде не сохранились, но предназначение их явно состояло в том, чтобы обозначить непосредственную связь между героями древности, явившимися плодом таких союзов, и современниками Гесиода, охотно слушающими (и оплачивающими) такие генеалогические изыскания.